Лебяжье

заработала тазом. У него было чувство, будто она его ебёт в рот. У него заболел язык, и тут Маша бурно кончила, откинувшись ему на грудь, раскидав ноги вокруг его головы, застонав.

Отдохнув, она поднялась с него и потрепала его, улыбаясь, по щеке. Оделась и развязала ему руки.

— Маша, а мне можно кончить?

— Нет. Это я решаю, когда тебе кончать.

Он был отправлен на кухню варить суп к обеду. Маша разрешила ему перекусить.

— Найдёшь там в холодильнике варёную говядину, можешь её есть с чёрным хлебом. Читал в школе про Рахметова?

— Вестимо.

— Вот и молодец. Что делать? Он ещё и на гвоздях спал, посмотрим, что тут сделать для тебя...

Суп был готов, когда Маша появилась на кухне.

— Ну что, готово? Пойдёшь сейчас со мной гулять перед обедом, только умойся, а то как шлюха выглядишь.

Она заметила, как он затрепетал, и разрешила его сомнения:

— Можешь переодеться в штатское.

Он бросился к её ногам и стал их целовать. Она удовлетворённо улыбалась, глядя сверху.

Они вышли из дома и пошли по улице, ведущей к заливу. Погода то и дело менялась, солнце то ярко заливало всю картину, то пряталось в тучи, быстро бежавшие над городом. Деревья едва покачивались от ветра.

Он вдохнул воздух полной грудью. Маша шла упругой походкой и рассказывала ему про Шереметева.

Чем ближе к заливу, тем холоднее и ветреней становилось, тем чаще встречались обледенелые участки на дороге.

Они пошли через рощу, когда он попросил у Маши разрешения пойти в туалет.

— Нет. Терпи у меня, — и она стала задавать ему искусствоведческие вопросы, предполагавшие обстоятельные и подробные ответы.

Наконец, когда он уже готов был признать победу троянцев над греками, лишь бы вымолить себе увольнительную, Маша разрешила ему. Он прыгнул к ближайшему дереву, и, расстегнув ширинку, отлил на обледеневший ствол.

— Что-то низко пошло, — прокомментировала из-за его плеча Маша. — А выше можешь?

Он поднял струю выше.

Маша стала рядом, тоже расстегнула ширинку, расставила ноги, откинула корпус назад, и придерживая половые губы у основания, пописала на то же дерево, но выше него.

Прикинув силу ветра, он не рискнул забираться вверх, и вскоре застегнулся.

Маша с гордым видом сравнила отметки на дереве и, зачерпнув снега, растёрла свои руки.

— Давай свой платок, мне нужно руки вытереть!

Он протянул ей свой носовой платок.

— Маша, это платье горничной, оно... Это ведь тебе Лена дала?

— Много будешь знать, скоро состаришься. Мы поменялись. Она мне платье горничной, а я ей — своё вечернее, я всё равно такие не ношу.

Она повернулась в сторону покрытого льдом залива, где виднелись заиндевевшие деревья и камни. Её ресницы покрывал иней. Выбивавшиеся из-под шапки пряди волос тоже были в пёрышках инея.

— Пошли на Лондонскую отмель!

— При чём тут Лондон? Тут и до Петербурга-то неблизко...

— Корабль так назывался, «Лондон». Затонул у этих берегов. После этого Пётр приказал устроить здесь школу лоцманов. У лоцманов уже никто не тонул...

Вернувшись домой, они пообедали. Маша захотела устроить совместный обед и позволила