Венера в униформе. Пролог

ко вполне ожидаемым последствиям. И дети превращаются в истеричных, фригидных невротиков не способных на «нормальные» отношения с противоположным полом. Ни у меня, ни у Эрики не было первой любви, которая просто обязана быть частью юношеской поры. Я, обладая довольно смазливой, даже слегка женственной внешностью (доставшейся опять же от мамы, за что ей огромное спасибо, ведь если бы не это наследие, я был бы вообще пустым местом, а так, по — крайней мере, могу похвастаться милой мордашкой) даже и не помышлял о девушке. От робости, я не мог пошевелить языком, когда кто-нибудь из этих прекрасных существ начинал интересоваться мной. В нашем колледже обучение велось раздельно, поэтому за исключением моей сестры, узнать поближе иных девушек я не имел возможности. От неопытности, я не мог сообразить, каким образом вести себя с ними так, чтобы меня считали не тряпкой под ногами сестры, а кем-то вроде приснопамятных мальчиков, играющих в футбольной команде. На этих мускулистых, с широченными плечами и с полным отсутствием мозгов парней девушки висели, как виноградные гроздья, ждущие когда же их наконец сорвут. И пусть я ненавидел их за их тупость и считал пустоголовыми плебеями, это, как я понял позже, была лишь защитная реакция.

А все разговоры о собственной уникальности годились только для обратного пути домой, когда в бессильной ярости, исходя слезами и соплями после очередного издевательства, я искал оправдания своей слабости. Всё ж таки, у них было всё, о чём мечтал и я, покуда неудачные попытки завести роман не заставили меня отвратить взор от «обычного» и обратить его в сторону «Запретного». И в то время пока остальные «клеили» девочек не отходя от кассы, стоило им заговорить о всякой ерунде, от которой у девчонок почему-то резко снижался уровень интеллекта и они плелись за этими грубиянами, как овцы на убой, я мог рассчитывать лишь на то, что смогу вдохнуть запах попок Эрики и её подруг, когда они в очередной раз задавят меня, трепыхающегося как рыба на крючке, но с членом, готовым прорвать и трусы, и форменные шорты. Думаю, что они вовсе не стеснялись распускать обо мне слухи, потому что вскоре ни одна девушка не смотрела на меня без презрительной улыбки. А уж о том, чтобы заговорить со мной как с человеком, а не как с подстилкой, не могло быть и речи. Изменить в себе что-то, пойти в какую-нибудь секцию, чтобы прекратить распускать нюни и стать увереннее, было выше моих сил. Я был, изящным интеллектуалом и считал спорт занятием для черни, чем и оправдывался в своих глазах, лежа поверженным на земле и рассматривая туфельки старшеклассниц, решивших почесать об меня кулаки. Так что подружки у меня так никогда и не появилось. К тому же мама была бы не в восторге от такого изменения в моём покорном её воле характере. Она предпочитала, чтобы я принадлежал только ей и не