Венера в униформе. Пролог

дня очередные гроши на существование. Теперь же когда я из студента превратился в домашнюю прислугу тонировка нужна больше для того чтобы меня, связанного по рукам и ногам, валяющегося на заднем сиденье, не было видно, когда мама отвозит меня в дома своих подруг, где я имею возможность продемонстрировать им поразительные результаты маминой дрессуры.

Мы будто вампиры, являем свою истинную сущность только ночью или во мраке плотно зашторенных комнат. Глядя на нашу семью никто бы и представить себе не смог, чем мы занимаемся после того, как возвращаемся домой, в наше роскошное викторианское логовище, опутанное будто плющом, тенетами запретной страсти, из которых ни один из нас уже не в силах вырваться на волю, к свету чудесной рутины обычной пуританской семьи, к воскресным походам в церковь и к кукурузным хлопьям на завтрак, вместо ежедневных экзекуций и утренней мочи из туфелек садистки сестры. Для всех обывателей, раскланивающихся с мамой в вежливых приветствиях и справляющихся дежурными вопросами о самочувствии милых детишек, мы — пример для подражания всем остальным семьям, благополучия которых не хватает даже для того, чтобы одарить своих детей приторной заботой матушки — гусыни, греющую своих отпрысков в силках прочной клетки из благообразных на вид перышек. Но всё это, конечно же, лишь нелепые маски, которые лишь по волшебству не трещат по швам, учитывая, как глубоко мы все скатились в пропасть порочных утех. Дориану Грею такое и не снилось. Просто вынужденный маскарад чтобы быть похожими на остальных облеченных высокой моралью сограждан. У которых, поверьте мне на слово скелетов в шкафу ничуть не меньше. И лица их такие же растянутые в улыбках маски, а сковырни чуток застывший пластик, и палец провалится в гниющую пустоту сочащуюся гноем похоти. Но никто из нас этого не сделает.

Мы сдержано пожимаем друг другу ладони, а сами думаем, что они делают этими самыми ладонями пока их никто не видит? Но вслух обмениваемся лишь ничего не значащими фразочками, сохраняя правила игры, нарушь которые и тебя тут же бросят на горящих костер морализма. А ты ведь можешь и за собой кого-нибудь утянуть. Поэтому все мы лишь говорящие манекены в обычной жизни. Мама, идущая впереди, точно ледокол, разбивающий лед плебейской толпы, идущей навстречу, рядом — Её Дражайшее Чадо, высоко вздернув свой чудесный носик, щебечет что-то о своих бесконечных успехах и я, Нелюбимое и Всеми Презираемое дитя, плетущееся в хвосте, с опущенной головой, и взглядом, сосредоточенным на лакированных задниках и высоких каблучках черных туфелек моих Тайных Повелительниц. Прямо таки выводок счастливых утят, со своей мамашей, вышедший на прогулку в уик-энд. Но это, конечно же, только кажимость. На деле же Мама — это Амазонка Победительница, а Её Дражайшее Чадо — Госпожа Младшенькая, моя властолюбивая сестричка... Нелюбимое и Всеми Презираемое дитя — это я. Когда-то Петер Краус. Теперь туалетная подстилка и жополиз обыкновенный. У нас не обычная семья. И я не обычный ребенок. Я не тираню