нами все крепче, все сильнее. Аксинья сидела на краю тахты, подогнув одну ногу под себя и я поглаживал ее обнажившееся круглое колено, знакомо ощущая под пальмами нежную гладкую кожу. А она в ответ теребила короткий ежик моих волос, отчего-то улыбаясь и качая головой, словно не веря чему-то.
— Я... вернулся! — скорее для себя утвердительно произнес я.
— Да! — шепнула Аксинья!
— А хочешь... А можно... Я останусь? Я завтра заберу кое-какие вещи и останусь у тебя. Да?
Но она отчего-то яростно замотала головой и отвернулась к окну, или чтоб я не смог зацепиться глазами за ее взгляд, или скрывая нахлынувший поток слез.
— Но почему? Почему нет? Я ведь люблю тебя, я точно это знаю! И от тебя ощущаю то же чувство!
— Завтра будет все иначе. Завтра... Нас уже не будет вместе! — глухо проговорила Аксинья все так же глядя в окно. — Лишь по отдельности. Каждый в своем мире.
— Но, я не понимаю... — начал я, но Аксинья быстро склонилась над мои лицом, и я снова ощутил губами ее влажные губы, к медовому вкусу которых добавилась горечь слез.
Мы любили друг друга всю ночь, и ночь эта была бесконечной. Уже под утро силы покинули нас, и от любовных утех, а более всего от эмоционального перенапряжения, пережитого нами за эти сутки. Когда я, не в силах уже бороться со сном смежил веки и погружался в глубокий сон, я знал, что Аксинья еще не спит. Ее голова лежала на моей груди, я ощущал на коже ее горячее дыхание, гладкие мягкие волосы и слезы, которые она роняла на меня...