Аксиньи отличалась: волосы были чуть светлей, ближе к каштановым, и взгляд какой-то другой, тревожный, и одета она была не в летнее платье, а в белую блузу с кружевными отворотами и бордовые джинсы.
Я перевел взгляд на урчащий рядом серый фольксваген, водительская дверь была распахнута.
— Ты не подумай, что это я тебя сбила. Я домой ехала, а ты тут... лежишь. Я и... остановилась. Почему ты так на меня смотришь? — женщина разволновалась, а я пытался вглядеться в нее и понять в чем здесь связь с Аксиньей, да и была ли она вовсе.
— Так ты меня не помнишь? Не знаешь? — медленно спросил я, превозмогая головную боль и тошноту, язык во рту еле ворочался.
— Н-нет! Впервые вижу! А, знаешь?... — женщина (Оксана или Аксинья) как-то с пониманием поглядела на меня. — Давай-ка я тебя в село отвезу, там у меня сестра фельдшер. Она тебя поглядит. Вдруг что у тебя серьезное, после падения. Перелом не дай бог или сотрясение. А там решим, как тебе дальше быть.
Я поднялся с ее помощью и доковылял до машины, по дороге подобрав валяющийся рюкзак с почтой. Проходя мимо искореженного велика я с сожалением глянул в его сторону, но Оксана (или все же Аксинья?) сказала, что спрячет его в траве, а потом заберем и отремонтируем.
Женщина вернулась через минуту и принеся в салон авто приятный аромат свежести (или это снова был запах цветущей липы) плавно тронула машину. Когда мы объехали огромную ветку, валяющуюся на дороге, я спросил, что произошло.
— Я как раз к алее подъезжала, когда в нее молния ударила, думаю, ты в самом эпицентре оказался, чудом уцелел. Наверное, в рубашке родился. Куда ехал-то?
— Я почтальон. В Романьево письмо вез.
— В Романовку может?
— Черт. Да, в Романовку!
— Да парень, точно что-то с головой твоей. Ну, ничего, за ручьем уже наше село будет, приедем скоро.
Мы миновали ручей по небольшому бетонному мостику, покрытому ухабами. К слову и ручей был не ручей, а одно название — канава, наполненная стоячей водой, покрытой ряской. Пришли на ум слова Аксиньи «У тебя жизнь другая. Мир другой». И вправду мир другой был.