Кузен. Часть 1

континентов считалась завершенной.

Матушка угасла довольно быстро. Казалось еще вчера я коротала дни и ночи у ее постели, держа в ладонях сухую, покрытую морщинами ладонь, и вот уже под проливным дождем гробовщики опускают черный лакированный ящик в сырую серую глину. А я стою и не могу выдавить из себя ни одной слезинки, просто не верю ЭТОМУ! Слезы были позже. Очень много слез. И несколько морщинок образовалось вокруг глаз в ЭТИ полные печали дни. Казалось, кроме меня, для остальных членов Семьи, смерть мамы не оказалась такой уж большой потерей. С другой стороны, эти люди привыкли хоронить родных с таким постоянством, что уже привыкли к повседневности смерти, как к кухарке, ежедневно снующей по кухне. А я действительно ПОТЕРЯЛА, наверное, впервые в жизни, и переживала свою потерю практически в одиночестве. Мудрено будет сказано, но ощутила я тогда поддержку только в одном человеке, моем кузене Хосе. А ведь ему тогда было лишь шестнадцать, и он уже готовился покинуть серые стены замка, как сделали это когда-то мы с Моллис. А пока он был так же неприкаян и отчуждаем в этом доме стариков, как и я.

После похорон мамы, я уходила на утес и приводила там целый день, то проливая горькие слезы, то просто глядя на распростертую передо мной Костомарскую долину.

Однажды я заприметила Хосе, сидящего неподалеку и так же как я вглядывающегося вдаль. Я позвала его и он сел рядом. Мы долго молчали, размышляя каждый о своем, а потом он достал из-за пазухи белую лепешку и разломив надвое протянул половину мне. До этой поры кусок не лез мне в горло, но тут вдруг я ощутила неимоверный голод, запах свежего хлеба проникал в ноздри и дурманил мозг. Разве может быть что-то прекраснее хлеба на улице, на свежем воздухе? А этот хлеб был теплым, согретым телом моего кузена! Я вкусила это тепло, и моя скорбь понемногу начала отступать. Вот уж не знаю в чем тут магия. Но до вечера мы даже перекинулись несколькими словами и в сумерках вместе вернулись в дом. На следующий день, она снова пришел и с загадочной улыбкой выудил из-за пазухи сверток. Там была лепешка, вареное мясо, яйца и фляга цветочного вина, которое пьется словно роса, но кружит голову, словно цветущая сирень.

Я отведала угощения, а потом он стал рассказывать о своем пребывании в доме, о себе, и... о моей маме. Оказывается, они были очень дружны и Хосе пару последних лет очень много времени проводил в маминой библиотеке, читая ее многочисленные книги, написанные как авторами этого мира, так и людьми Ушедшей цивилизации. И он так живо рассказывал: о прочитанном, о надуманном, о разговорах с моей мамой — его теткой, что угольки его черных глаз начинали блестеть и сиять, будто камушки агата, пунцовые юношеские губы подрагивали на румяном и еще безволосом лице, а восточный ветерок ворошил одуванчик его темных кудрей.

Вот