самые потаенные и сокровенные уголки. Не успела я выпить и полкружки, как сердце мое замерло, не решаясь начать биться вновь. В дверь, улыбаясь, заглянул Хосе! В завитках его черных волос застряли мелкие частички дерева, его толстый свитер пах свежей древесиной и его мужским разгоряченным телом.
— Тетушка Энн. Кузина. Пойдем, я сопровожу тебя в твою комнату. Брожения по бесконечным коридорам нашего замка утомляют настолько, что оставляют путника без сил — знаю по себе!
С НИМ я готова была лететь на крыльях хоть на самую высокую башенку нашего замка. А еще (и я ругала себя за фривольность таких мыслей) мне захотелось, чтоб он отнес меня в комнату наруках, мне хотелось прижиматься к его мускулистой груди, вдыхать его запах и покачиваться у него на руках в такт размеренным шагам.
Я чмокнула милую Лукрецию в щеку, поблагодарив за радушный прием и выйдя почти уже твердым шагом в коридор, отставила локоток, позволяя Хосе взять меня под руку.
Лукреция тем временем протянула Хосе какой-то сверток, который он быстро убрал в широкий карман штатов, и галантно взяв меня под ручку, повел вдоль длинного сумрачного коридора.
Наши шаги гулко отдавались под арочными сводами потолков, и я, немного схитрив и притворившись более пьяной, чем было на самом деле, прижималась к Хосе всем телом. Я ощущала, как моя грудь вжимается в мускулистую руку юноши, а в моей голове проносились ужасно порочные, но невыносимо желанные мысли: КАК он может ласкать такими руками, ЭТИМИ руками. И от этих мыслей горели кончики ушей, а внизу живота постепенно назревал небольшой ураган, распространяя все дальше и дальше по телу приятные теплые волны. Я в тот миг желала одного, желала этого юношу, желала очутиться в его объятиях, ощутить его власть, его мягкость и твердь, его нежность и напор, его благородство и хищность. В тот момент я не задумывалась о том, что это мой кузен, мой родственник, ибо мы не были родственниками по крови, а лишь по имени. Несомненно, это осуждалось бы и Обществом и Семьей, но зато я не боялась оскверниться перед богом (в которого не очень-то верила) и перед наукой (которую боготворила).
Мы проходили мимо каких-то комнат, некоторые были заперты десятилетиями, замки́ и петли на них проржавели до неузнаваемости, и оставалось только догадываться, что именно за ними находится. Иные были мне знакомые, в них я пряталась, играла в период беззаботного детства или уединялась от всех в пору терновой юности.
Хмель весело шумел в моей голове, а близость желанного юноши пьянила не только мозг, но и мое сердце, и тайную норку моей женственности. Мысли, возникающие в голове, напоминали запутанный котенком клубок ниток, а неудержимые желания дурманили своей беспечностью, легкомысленностью и запретностью.
— Хосе? — задумчиво спросила я. — А ты знаешь, что находится за этой дверью? Мне послышался какой-то шум!
— Разве? — Мы остановились, и Хосе прислушался, повернувшись с древней дубовой двери с низким пологом.
Воспользовавшись этим моментом,