Кузен. Часть 1

знаю, как долго длилось это падение, но крепкие руки моего Хосе подхватили меня за спину и прижали к себе, а затем, затем были его губы на моих и...

... о дальнейшем я не могу говорить, ибо те чувства, те ощущения не поддаются описанию ни одним языком, как мира существующего, так и Ушедшей цивилизации.

Мои руки скользили по его спине, по крупной вязке узловатого свитера, ощущая под ним мощь и жар его тела. И мне хотелось снять с него эти одежды, те препоны, что не дают мне вдоволь насладиться совершенством и неизведанностью его безупречного тела.

Мысли в моей голове вспыхивали и тут же гасли, словно ночные светлячки, словно угольки отстреливаемые костром, словно падающие с неба звездочки.

Я желала его... Я ощущала, что он желает меня... Я пугалась этого... И не могла этому противиться... Искушение было так сильно́... И его губы... И его руки... И его близость... И я падала в бездну... Какая-то река неудержимо уносила меня течением... Далеко-далеко... И я...

... и я, наконец, встрепенулась! Ибо объятия ослабли, а вытягивающий из меня душу поцелуй прекратился. И ледяной страх окатил меня с головы, стремительным потоком уходя в пятки, но страх был даже не от осознания содеянного, нет. Я испугалась, что он уйдет, оставит меня, оттолкнет, проклянет за произошедшее, возненавидит, и я готова была бы ползти за ним следом умоляя остаться, вернуться...

Он лишь смотрел на меня взволнованным взглядом. Мощная грудь поднималась и опускалась от частого дыхания. Губы припухли от поцелуя и были влажны (я даже хотела протянуть руку и утереть эту влагу с юных, доселе не целованных — теперь точно это знаю — губ, даже ладонь дернулась для этого, но я вовремя остановила ее).

— Кузина? Правильно ли то, что мы делаем? Ведь это...

— ... грех? Ты это хочешь сказать?

Он лишь моргнул в ответ.

— Несомненно, отчасти это грех. Но людям присуще грешить. Каждый сам выбирает для себя насколько тяжкий грех он готов взвалить на себя и нести эту ношу до конца дней. — Голос мой предательски дрожал, несмотря на все мои усилия говорить спокойно.

— Пойми! — он улыбнулся. — Я... , — он задумался, бросил взгляд в сторону и забавно почесал в голове, запустив свои длинные пальцы в черную шевелюру. — Я не боюсь этого греха. Я лишь не хочу, чтоб твоя репутация как-то пострадала от этого. А насколько страшен этот грех? Ведь мы с тобой, не чужие люди, мы...

— Кузены? Мы двоюродные брат и сестра. Мы родственники, но в наших венах течет разная кровь. Мы лишь родня по имени. Страшен ли этот грех? Думаю не страшнее того, когда солдаты убивают друг друга и мирных жителей, защищая интересы и казну алчных царей. Но если бы мы были одной крови, я бы никогда не позволила себе того, что было минуту назад. Для меня это был бы действительно непоправимый грех.

Кажется, до меня только сейчас начало доходить, что́ я