хитровыебанный в вине отвар. Словно для него его берегла все это время и готовила. Именно для этой ночи и этого самого момента.
Она сказала, Фэне, как быстро вошла в свою предписанную ей и отведенную этой ночью роль.
Марфа-Черная смерть рассказала как, запустила пальцы в волосы его Рафаэля головы, схватив за темя своими в золоте окольцованными перстнями и кольцами пальцами левой своей женской убийцы руки в золотом браслете. Как почувствовала свою ту жестокую хватку и даже глубоко вонзенные в кожу под скомканными мокрыми от пота черными этого яйцетряса волосами своих острых ногтей. Почувствовала их между своих пальцев левой сжатой с силой женской руки. Как захрустели те его волосы от ее смертельной цепкой безжалостной мстительной еврейской женщины хватки, как пойманные в цепкий ловчий капкан. И как он от удовольствия и той боли громко на всю спальню простонал, сам приподымая еле ослабевшую, таким вот непосильным трудом свою над подушками черноволосую растрепанную молодую, гладко выбритую будущего мужа Олоферна голову.
Сильно выгнувшись в спине, и прижав пупком свой голый потный живот, он этот мерзкий ублюдок, вдавил с яростной любовника безумного сжатыми плотно напряженными задницы голыми ягодицами, свой тот мужской торчащий юношеский хер. И как сумасшедший по новой шустро заелозил по ложу смерти и любви по тем простыням из белого гладкого свежего шелка. Зашерудил под покрывалом бедром согнутой правой ноги и ляжкой затер по тому торчащему в простынях из белого шелка херу, вдавленному в пуховую упругую старую, как и, наверное, эта постель, перину и простыни. Даже левая слегка приподнялась его вытянутая стопой и голенью под покрывалом в заднике постели нога. А голыми и такими же, как его задница, ноги и спина потными мокрыми и скользкими как в масленистой смазке лоснящимися на свету керосиновой тускло горящей лампы руками, сжал с боков еще сильнее под своей вздыбленной вверх грудью и торчащими навостренными возбужденными в шелке черными сосками кружевные белые подушки.
Со слов Фэны, Марфа, сказала, да сколько можно, и откуда у этого выродка человеческого столько мужских сил, уже должен был, просто помереть от такого полового беспредела на этой же постели.
Рафаэль застонал на весь спаленный чертог. И задышал с новой силой, как бык производитель. Так вот, что ему было нужно, сказала, поняв все Марфа в роли Иудифи, вот почему мой муж Олоферн не кончает, ему нужна боль, вот что он хочет, так что же, пусть будет посему, сейчас он это получит. Получит и в большом достатке. И задрала его схваченную своей левой в золотых браслетах, оголенной до локтя голой своей рукой голову вверх к себе тем его спящим пьяным юнца лицом, прямо с подушек.
Она задрала ее над самим изголовьем, и подушками в шелке и кружевах, где не было у той старинной постели козырька. Как и в ногах ее, где шелковое тонкое верхнее покрывало, постепенно, сползало прямо на пол спальни. Закрывая пока еще этому