Любовник Марфы — Черная смерть

бок. Выпятив вперед свой пупком живот, дернулся, вытянув под покрывалом первый раз содрогнувшись бердами, ляжками, и голенями свои от скользкого пота навесу ноги. Вытягивая стопы и заворачивая на них от боли судорожно пальцы. До края задника того смертного своего любовного той ночью ложа, подымая ими, то тонкое белое шелковое покрывало. И дергая ногами, так какое-то время, а потом, сбросив с себя верхнее то тонкое из белого тоже шелка покрывало с задника постели прямо на пол спальни, начал ими сучить как бешенный зверь по гладким простыням из белого шелка, выдернув как из женского влагалища, выставив напоказ ей Марфе тот свой между ног торчащий раздроченный до самого предела детородный, натертый до кровавых мозолей о шелк простыней, раздутый здоровенный разгоряченный любовью детородный налившийся кровью и жилками конец. В волосатом том, взъерошенном о белые простыни рыжем лобке над свисающей под ним вниз до самых простыней переполненной спермой мошонкой.

Марфа не пожалела ни вина, ни к ним той особой, приготовленной ею же приправы, и тот его детородный член действительно торчал на зависть всем мужикам в Зоне, как ядовитый аспид из того лобка даже не качаясь по сторонам, задравши всю верхнюю до уздечки плоть и оголив головку. Натертый до кровавых мозолей он должен был вот, вот, кончить. Прямо на эту сотрясающуюся и скрипящую под белым свежим шелком простыней и кружевов с мягкой пуховой периной на толстых деревянных резных ножках постель.

А она, лишь искоса глянув на него, принялась резать как заправский палач ему дальше шею, кромсая вены и артерии, и наслаждалась в дикой тишине ночи как в шатре полководца ассирийца агонией этого бабского повесы. Сверкающего своей между дергающихся в постели голых ног здоровенной мужской причиндалиной несостоявшегося мужа ебаря.

Он извивался как некий гибкий в гнезде своем мокрый от текущего скользкого пота, змей. Как мерзкий и скользкий червь опарышь в мертвом трупе на тех белых из шелка простынях, сотрясая в танце том свою любовника шикарную просторную деревянную старую любовника постель.

Марфа рассказывала, как наслаждалась его дикими судорогами и дерганьем под ударами разделочного ее большого острого как бритва похожего на ассирийский кривой меч мясницкого ножа-секача. Как забивала и разделывала заживо его Рафаэля, как на скотобойне. Как рубила и резала ему шею как шелудивому непотребному кабелю или петуху. Как забавлялась, глядя с восхищением и злорадством в его те вытаращенные от дикой жуткой адской боли парня перепуганные и молящие глаза. А он ее молил о пощаде, закатывая под лоб вытаращенные в мольбе под вздернутыми вверх в переносице густыми бровями свои синие на перекошенном болью лице глаза. Оскалившись зубами и пуская слюнявые пузыри, и вывалив наружу изо рта весь свой язык. Шевеля им дико и жутко хрипя.

Под светом керосиновой лампы он извивался на той залитой кровью старинной деревянной резной на толстых деревянных ножках постели. Скрипящей в темной ночи в ее спальне занавешенного черными шторами на