молодому ублюдку и развратнику полностью его голые и вырисовывающиеся под ним длинные в бедрах, голенях ноги. Под полупрозрачной тонкой легкой тканью которого, слегка даже просвечивались, шевелясь, шустро ползая по постели, и ерзая вытянув носочки ступней, загибая на ступнях пальцы, шоркая потными скользкими лоснящимися под ним бедрами и ляжками, голенями по постели от того любовного наслаждения.
А она Марфа, и теперь уже как та библейская Иудифь, быстро действуя, решительно, задрав перед собой и подняв за волосы с подушек его ту голову. Что силы безжалостно потащила вверх над подушками его за те волосы. Вытягивая вверх его голую мокрую от обильного текущего на грудь пота скользкую, как и его сонное в любовных страстях стонущего страстно молодого любовника гладко выбритое лицо шею.
Подымая за волосами и за головой, заставляя от болезненного наслаждения выгибаться в спине над ложем смерти и любви Рафаэля молодое гибкое как у змея или червя вспотевшее от напряжения и любовных страстей голое скользкое, словно, в смазке тело. Показывая ей даже свои на приподнятой над подушками изголовья и кружевами твердые и торчащие, как и его детородный мальчишки бабника группировки Свобода член крупные соски. Видя как, приоткрылись его из-под лобья пьяные полузакаченные молящие о любви синие глаза. Под вздернутыми вверх в переносице густыми молящими о любви бровями, и приоткрылся с зубами шевелящийся в мольбе и любовных клятвах сладострастный развратника молодого не целованный, наверное, еще рот. От натяжения волос вытянулось потное и гладко выбритое смуглое от загара лицо юнца Рафаэля, и мокрый от пота загоревший, как его щеки и скулы лоб покрылся морщинами. И выпали его те голые тоже потные и скользкие от пота руки из-под тех под ним шелковых белых в кружевах подушек, и повисли как плети, безвольно и беспомощно, почти чуть ли не касаясь самого пола по краям подушек. А его ноги зашерудили бешено под покрывалом. Живот круглым пупком заелозил с новой силой, по гладким свежим расстеленным простыням из белого шелка. И этот, мнимый, и пьяный вдрызг от переизбытка вина и под галюнами Мандрагоры и Белены и Ночной звезды идиот, возомнивший себя полководцем ассирийских войск Олоферном, продолжил дикую неуправляемую и бесконтрольную еблю мерзкого ненавистного ее глазам Иудейской кобры любовника с любовной теперь только его деревянной принадлежащей только этой ночью ему постелью.
Марфа говорила Фэне, что, специально и с самого начала изводила его. Мучая и выгоняя из своего дома. Она его просто готовила к будущей казни и расправе. Она даже не одаривала мальца жаркими Иудейской кобры поцелуями, наслаждаясь его страданиями и муками. Выгоняя из своего дома, где он ползал перед ней на коленях. Его лицо было тогда таким же, как и теперь гладко выбритым и таким же молящим от любви и страстным. Теперь же еще и пьяным, вытянутым оскаленным зубами, в натяжении волос и в глубоких морщинах на лбу лицом. Особенно глазами Рафаэля, тогда смотрящими в