Фэна. Сцена без зрителей. Но, потрясающая во всех красках, деталях и эпизодах.
Это избиение Рафаэля как Олоферна, полководца ассирийских войск продолжалось достаточно долго. Так хотела она сама эта Марфа-Черная смерть, так хотела эта монолитовка и фанатичка Иудейская кобра. Наслаждаясь каждым мгновением его судорог и агонии. Каждым мгновением его боли и мучений. Наблюдая с наслаждением сама для себя устроенную здесь его кошмарную и жуткую для зрелища казнь. Растягивая как можно дольше все. И в полной ночной спящей тишине всего верхнего хутора. Под звуки аномалий и крики мутантов в Зоне. Она выплеснула в этой экзекуции все, что в ней накопилось.
Всю злобу и свою собственную женщины монолитовки боль. Всю ненависть и кровожадность с завидным хладнокровием совершая эту казнь Рафаэля в точности как в том библейском писании. Но как можно дольше в свое удовольствие.
Это продолжалось долго, она говорила бывшей ведьме на верхнем хуторе Армейский складов Фэне, пока не закончилось совсем.
Марфа рассказа, что, его голова была практически уже отрезанной, когда он, подтянув свои голые в судорожной агонии ноги.
Поджав их лоснящегося пота под дергающимся в дрожи судорог боли животом. В этот раз, выпячивая в постели судорожно свои мужа голые такие же загоревшие до смоляной черноты ягодицы, в судороге боли выпячивая свой казнимого мужа анус, рядом со своими свисающими до простыней переполненными спермой яйцами. Мужа ебарая бабского. Под все еще торчащим между тех поджатых ног как ядовитый, натертый до кровавых мозолей аспид. Длинный, раздутый как у жеребца или быка хером с задранной плотью и налившейся кровью оголенной головкой. Все еще почему-то, не кончал молодой этот ублюдок, она говорила, и сама до сих пор удивляясь.
Он, уже почти с отрубленной головой он, все-таки ухватился обеими руками за рукав левой руки своего презревшего его и жаждущего его смерти палача. Выпячивая вперед промеж торчащий голых мужа и любовника голых, почти черных от загара поджатых к дрожащему мелкой дрожью животу ног. Во всей своей красоте тот раздроченный о постель и затертый до кровавых дыр, и до конечного предела свой мужской бабского ебаря позор.
Она Марфа рассказывала, что нанесла последний свой удар тем разделочным ножом.
По его разрубленной, и изрезанной уже в сплошные кровавые ошметки любовника ловеласа, и повесы, почти пополам шеи.
Раздался, как она говорит, хруст шейных позвонков. И, голова этого недомерка любовника, новоявленного библейского полководца ассирийских войск Рафаэля Олоферна, отлетела с последним обрезком шеи от его, запрокинутого на левый бок выгнутого дергающегося и еще струящего кровь юношеского загоревшего до смоляной черноты тела. Закатив свои синие молящие о милости глаза под лоб. Она повисла в левой в унизанной золотом руке его ночного палача. На растрепанных слипшихся от пота и крови длинных кучерявых черных волосах. С перекошенным и вытянутым в ужасе лицом от боли. Оскалившись стиснутыми и сжатыми со скрежетом последним зубами, закусившими до крови высунутый язык. Она повисла в левой, окольцованной золотыми кольцами и перстнями руке