Любовник Марфы — Черная смерть

говорила, его дернулся три раза, и плоть его еще сильнее задралась на уздечке, оголяя сильнее головку, а жилы, налившиеся на мужском конце, вздулись сильнее. И вверх ударила белая, как молоко жидкая детородная семени молодого повесы и лоботряса горячая живая из живчиков струя. Липкая противная вонючая струя за струей и так несколько раз. Как, словно, с жерла взорвавшегося вулкана, ударила высоко над постелью и над его обезглавленным замершим навечно в смертной последней конвульсии трупом. Со прозрачными сгустками. Источая терпкие по спальне запахи. Смешанные, теперь с запахами пролитой крови.

Она полилась во все стороны. На его мужа любовника те, почти черные от загара ноги. Бедра, стекая по ним и по тем мокрым от пота скользким, загоревшим, почти черным мужским ляжкам, и промеж них на белые из шелка под ним простыни. Промачивая их, до самой пуховой мягкой перины. Как и его кровь.

Тоже горячая и живая. Живая жижа, липкая и противная, как рассказывала Марфа Фэне, морщась и сплевывая это отвращение к мужскому полу в костер. Она материлась, вспоминая этот момент, громко.

Рассказывала, как представила в тот момент, как змеясь, те живчики, ищущие бабские яйцеклетки ползали по его ногам. В той мерзкой вонючей белой липкой растекающейся по его загорелым ляжками жиже. Даже низ голого загорелого еще дергающегося мелкой дрожью извернутого пупком вверх живота.

Сперма залила весь рыжий взъерошенный волосатый лобок. Ручьи текли между ног. По опостушенным до суха яйцам по заднице. Стекая на простыни из белого шелка.

Марфа рассказывала, что все было в той его сперме. А сперма все летела вверх.

Она даже не знала, что у него ее столько много. Что у этого сосунка недокормыша ее может быть больше, чем у обычного здорового мужика. Просто весь в сперму ушел. Видимо это все Белена и Мандрагора в вине в составе с Ночной звездой, с этим уродом такое сотворили.

Мошонка у него просто кипела и бурлила. И вот теперь все было в сперме. В этой гадкой и липкой дурно пахнущей жиже, растекшейся по его ногам и низу голого вывернутого вверх пупком, почти черного от загара живота.

Марфа рассказывала, как еще дергались мелкой дрожью голые почти черные от загара скользие в поту и сперме ебаря молодого вытянутые до задника ступнями ноги.

И после того как, все излив содержимое мошонки без остатка и обмякнув. Раздроченный тот его торчащий весь в текущей по нему сперме. Липкий в этой мерзкой слизи детородный хер упал набок, на мокрое от пота и этой жижи бедро одной его ублюдка ноги, как подкошенный. Изогнувшись коромыслом во всю свою длину и уткнувшись головкой в стикающие липкие белые ручьи спермы.

Марфа выругалась еще раз, затянувшись сигаретой и сплюнув, сказала, что, наконец, то кончил ублюдок. Кончил, наконец — то. И этим последним эпизодом своей казни порадовав ее Иудейской кобры черных глаз хищный взгляд.

А его после этого отрезанная разделочным обвалочным ножом, голова упала в тот серый из холстины