Развеянный свет. Часть 3

положено ли порядочной девушке чувствовать то, что чувствовала, делать то, что делала. Но это ничего, пройдет! Он покажет, что нет ничего постыдного в том, что происходит между двумя, пока обоим это приносит радость. Она пришла — это главное. Он до последнего не верил, носился как зверь в клетке, смотрел на часы, высчитывал, сколько времени ей надо, чтобы добраться до его дома от школы, стоило увидеть ее силуэт через окно, кинулся к двери.

Налив и себе и ей наваристого борща, садится напротив за обеденным столом.

— Как дела в школе? — невинно интересуется, стараясь отвлечь.

Машка нехотя отвечает, передает новости, которые он пропустил. Герман задает редкие вопросы, выказывая непритворный интерес, побуждая делиться дальше. Сам с юмором рассказывает о забавном казусе, что случился в пятницу у него на работе, о том, как мечтает о хорошей погоде, чтобы возобновить велотренировки — он катается по пересеченной местности. Маша не замечает, как расслабляется, вливается в разговор, спрашивает его обо всем, дивясь щедрости с которой он открывается ей, говоря о том, что для него важно, что волнует, приглашая в свою жизнь.

Когда тарелки убраны, заваривает чай, приносит печенье, сидит, смеется вместе с ней, словно и не подозревает, для чего она здесь, словно они могут сидеть тут до скончания веков, болтая о важном и неважном, распивая чаи... Словно нет тех маленьких молний напряжения, пробегающих по Машиной коже от его близости, его голоса, его запаха. Сегодня он одет, причесан, побрит, почти совсем Герман Сергеич, если бы не джинсы, но Машка теперь знает его и другим — растерянным и растрепанным, и от этого знания щемит сердце.

— Еще чаю, Маш? — спрашивает заботливый хозяин.

Машка качает головой и неожиданно на глаза наползают слезы. Как она сможет уйти, когда только начала по-настоящему узнавать его?

— Ну что ты, маленькая, — протягивает руки, — иди ко мне, — сажает девушку к себе на колени. — Расскажешь, в чем дело?

Быстро-быстро крутит головой, изо всех сил пытаясь сдержать слезы.

— Переживаешь из-за того, что случилось? — ласково спрашивает, приподнимая лицо за подбородок, — Стесняешься теперь меня?

— Нет... да... — как-то слишко одержимая необходимостью поговорить с ним откровенно, даже не подумала о новой близости, а сейчас осознала, что подрагивает уже от желания и прячет взгляд, как стыдно ему это показать.

— Я тоже переживаю. Ужасно, — признается он с улыбкой.

— Ты? — с надеждой поднимает покрасневшее личико.

— У меня еще никогда не было такой горячей любовницы. Боюсь, уведут.

Скрывает слишком болезненную правду за шутливым тоном. Маша импульсивно дергается, залившись краской, но он удерживает.

— Ты — мое персональное чудо, Мэри, — поглаживает по плечам, — мне ни с кем не было так хорошо, — признается, заглядывая в загорающуюся бродячими огоньками трясину ее глаз.

— Так мы любовники? — несмело спрашивает девушка, всей душой надеясь, что опровергнет.

— Да... А ты хочешь быть кем-то еще?

— Нет... — хватает гордости не умолять о недоступном, — а у нас свободные отношения?

Герман хмурится, начиная понимать, что ее подавленность вызвана чем-то иным, не