прижав мою попку к своему лицу, и перебросил одну из своих мускулистых ног через мою шею, чтобы сильнее прижать мое лицо к себе.
Тут я в оргазмическом экстазе залила ему своим нектаром рот и лицо, но он, казалось, не возражал против этого. Напротив, он продолжал сосать и делать выпады языком, пока с ним не произошло то же самое, что уже случилось со мной, и я не обнаружила, что мой рот полон густой, теплой, и соленой на вкус жидкости. Я жадно глотала этот животворный сок, пока он не прекратился, и я не осушила его досуха.
Потом я слезла с него, потому что боялась, что задушу его, и мы полчаса лежали в объятиях друг друга, сонно целуясь и обнимаясь.
Вскоре после этого Виктóр благоразумно заявил, что ему нужно уходить в свою комнату, так как если останется подольше в моей постели, он непременно заснет, а для нас обоих будет лучше и безопаснее, если он будет спать в своей постели. Кроме того, он сказал, что три-четыре часа сна окажут ему большую услугу.
Признавая его правоту, я позволила ему частично одеться и уйти, чувствуя уверенность в силе своих любовных чар, способных призвать его к себе всякий раз, когда я пожелаю получить удовольствие от его общества. Оставалось только найти такую возможность. Размышляя об этом, я заснула и не просыпалась до тех пор, пока моя горничная Полѝн не вошла в комнату около десяти часов утра и не пожелала узнать, не угодно ли мне встать. Хотя обычно моя прислуга была очень почтительна, она не могла не заметить моих бледных щек, темных кругов под глазами и общего томного вида.
Все это я объяснила своим ежемесячным женским циклом, который проходил нерегулярно, в надежде, что это объяснят любые случайные пятна крови, которые могут быть обнаружены на моей сорочке или ночном халате. Но, как показали последующие события, горничная оказалась далеко не такой глупенькой, чтобы ее можно было этим убедить.
Тем временем она дала мне немного шоколада, который привел меня в чувство, и я спустилась в будуар моей матери, чтобы позавтракать с ней и послушать ее рассказ о веселье предыдущей ночи.
К этому времени было уже одиннадцать часов, и я обнаружила свою мать вставшей, но еще не одетой.
Она выглядела не только усталой, но встревоженной и раздраженной, хотя, к моей радости, не из-за меня. По-видимому, моя мать прониклась симпатией к виконту де Мервилю, и так как все ее старания (а их было немало) не смогли заставить этого джентльмена оказаться у ее ног, она предприняла очередную смелую попытку на маскараде.
Виконт часто восхищался драгоценным кольцом, которое так любила моя мать. Оказывается, она спрятала его в маленький футляр, который и положила в правый карман бриджей своего маскарадного костюма. Во время маскарада она вложила в руку господина де Мервиля маленькую записку, в которой намекала, что преступление, заключающееся в том, чтобы обчистить карман, иногда может быть