Туман

сантиметров не доходя до края пушисто холмика. Но ничуть не портил этот шрам девичьей красоты, хоть и притягивал к себе взор. А незнакомка тем временем косу расплела, спустились медовые волосы ниже плеч, почти скрывая округлые грудки и пряча под собой соски стыдливые.

Протянула она руку, да позвала к себе. А у меня ноги словно свинцом налились, оторвать не могу, прилип будто, да и в промежности отяжелел, набух от желания похотливого. Но пересилило желание, уж больно велик был соблазн кожи гладкой коснуться, да губ горячих, да плоть женскую ощутить, трепет ее, погрузиться в нее, пылающую, зовущую, изнывающую.

Взял я ладонь протянутую, пальцы чуть влажные, да подрагивающие.

Провел я девушку лесную к ложу своему. Постель моя чистая, баней да можжевельником пахнет. Уложил ее, скинул быстро одежды свои, срама своего не стесняясь, и лег рядом. Положил было ладонь ей на живот, тяжелую, мозолистую, да так и отпрянул, побоялся нежную кожу ее покарябать, да попортить. Вернула ладонь мою на место, глаза в блаженном удовольствии прикрыла. Провел я рукой вдоль живота (улыбнулась, глаз не размыкая), пока шрам ее под пальцами не ощутил, тугой, будто веревку сыромятную кто-то в ее нежную плоть вплел (поморщилась, но стерпела). Склонился я и поцеловал вокруг шрама, задышала страстно, заурчала, а у меня сердце из груди рвется. Навалился я сверху, локти на ложе подставив, чтоб не раздавить хрупкую, соприкоснулся, слился, ощутил под собой нежное, трепетное, желанное тело женское. Склонился над грудками, поочередно в рот погрузил почти целиком, пососал, вкус почувствовал сладкий, словно нектар, да и выпустил. Затвердели сосочки, упругими грудки стали, налились желанием и страстью юной.

Склонился я над лицом девичьим, раскрыла глазки она, на меня глядит, да и будто сквозь меня тоже, и во мне будто поселилась. Ни слова вслух не вымолвила, а в голове словно целую речь ведет! Глаза ее, солнечком, словно два топаза сверкают, губки аленькие улыбаются, так и манят к поцелую! А ручки нежные, плечи да спину поглаживают, в волосках моих на груди кублятся. Раскинула она ножки в стороны, да коленки к себе подтянула. Ощутил я стволом горячим пушок ее мягонький. Чуть ниже сподвинулся, да коснулся головкой лона горячего, влажного, трепещущего — словно губки милой моей. Она ж глазки прикрыла, замурлычила от удовольствия словно рысь, да коготки мне в спину вонзила.

Надавил я чуть концом напрягшимся, и мягко да скользко вошел весь внутрь, проник в пещеру тайную, вулкан бурлящий, до самой глубины как есть. Спинку выгнула, срамом своим тесно так ко мне прижалась, что волоски ее медные курчавые с моими черными да жесткими как колючки сцепились, и воздухом горячим в лицо мне дохнула: «Аххх!»

А потом слились мы в танце любви, то ускоряясь, то замирая на миг, как если бы в крохотной лодчонке на гребне волны замирали, пред тем как с нее в пучину рухнуть. Пока и вовсе от страсти не одичали, от поцелуев