Туман

сладостных, да стонов яростных. Я пальцы ей в космы запустил, шейку нежную целую, каждый изгиб ровный, каждую венку трепетную, с щечек ее румянец слизываю, нектар словно, губ ее алых касаюсь и снова целую, целую. Оторвусь, загляну в глаза, да и тону в них, а ручонки ее по телу моему блуждают, то нежат ласково, то когтями дерут. А жгучие да похотливые естества наши сами знай свою пляску пляшут, танец свой танцуют, песнь поют, словно бы и сами по себе и мы им вроде как не хозяева. Вся, касатка, изъерзалась подо мной, словно лань жертвенная, словно рысь в капкан попавшая, словно птичка, в сети запутавши, да только сама же и не выпускает меня, сама же и держит.

Ощутил я прилив волнения, почуял, что не могу больше лаву свою сдерживать, что миг еще и извергнусь! Хотел было выйти из сосуда ее, чтоб не наполнять зазря, как в былой жизни делал, но и она это почуяла, ногами обхватила, пяточками своими, нежными, да и силищными в зад давит выйти и лона не дает, и движений ни на миг не умаляет. Смирился я с ей, дева лесная, знает что делает, зверем зарычал, плечики ее хрупкие на миг сжал... в последний раз на самый высокий гребень волны, на самую высокую вершину взобрался, задержался сколько мгновений мог, да и рухнул в низ, в блаженство, пульсирующими волнами горячее семя выплескивая, да доселе пересохший сосуд до краев наполняя. Погрузилась в негу краса моя, растеклась, словно Белоречка половодьем, зардели щечки, будто закат зимний, предветреный. Хват свой ослабила, ножки с меня соскользнули, ручки силу утратили, раньше меня держали, а ныне дрожат, сами словно за меня держатся. Груки двумя холмиками округлыми на теле подрагивают, сосочками алеют, белизной своей притягивают, словно и прозрачные, приглядеться если, то и еле синие венки разглядеть можно.

Возвращаясь из сада грез, и я немного ослаб, на бок полулег, молодец мой из пещерки ее выскользнул, небольшим ручейком семя излишнее из норки срамной потекло. Застыдилась дева страсти неудержимой, откровенности своей, отвернула личико, зарылась в волосы соломенные, лишь ушко красное, стыдом горит, да сердечко через грудь девичью в ладонь мне бьется!

Я же прижался грудью к спине белой, нежно плечики целую да на ушко бесполезицы всякие ей нашептываю. Оттаяла немного, и улыбка на устах расцвела, выждала момент, как умолкну дух перевести, юркнула на другой бок, прижалась, ручками обвила и ну снова целовать, истязать меня муками страстными. Ножками обвила меня, местом стыдливым, горячим да влажным от соков девичьих и семени моего истекающего, трётся о чресла мои, вновь силу мужскую во мне пробуждает.

Перевернула меня на спину, вскарабкалась, оседлала сверху, будто амазонка необузданная. Хрупкая, худенькая, а силищи не меньше чем во мне будет. Сжала бедрами меня, глазки сузила, глядит из-под ресниц, взгляд дерзкий, борзый, зрачки молнии мечут, но и веселья звездочки промелькивают. Губки от поцелуев припухли, покраснели от