Мы с Томом сразу увидели их, как только попали сюда.
Две фигуры.
Они приближались к нам. И одну из них я узнала.
Эти очки-оглобли, этот халат, эту кривую ухмылку невозможно было не узнать, хоть я не видела их уже два года...
— Отец?
— Неужели эта красотка — мой Джек? — раздался голос, знакомый до оскомины. — Вылитая мать, дьявол тебя дери!..
Вторая фигура была девушкой.
Голой и грудастой, как я. Красивой, как я. И вообще — я будто смотрела в зеркало.
Только тело у нее было не смуглое, как у меня, и не белое и не черное, а голубое. Она была с ног до головы удивительного небесного цвета, насыщенного и густого — даже глазам больно смотреть. Казалось, что от ее кожи исходит голубое сияние. И черные ее волосы тоже отливали синевой. А на лбу, над переносицей, светилась алая точка, похожая на дальний огонек.
— Вот мы и встретились. Познакомься со своей матерью, Джек. И ты, мой вороватый русский зять, — сказал папаша, повернувшись к Тому, — познакомься, так сказать, с тещей.
— Ээээ... Очень, очень рад, миссис Осман, очень... — просипел Том. Он вдруг охрип. — Но... вы такая молодая?
— Мы не стареем.
Я во все глаза смотрела на нее.
И она тоже смотрела на меня своими матовыми глазами — пристально и горячо...
— Мама?
— Да, Джек, — услышала я густой бархатный голос.
Я вдруг поняла, что у меня совсем нет сил, и села в лиловую траву.
— Где ты была все это время, мама? Где?!
— Она... — начал было папаша, но я перебила:
— Сентиментальная сцена, да? Счастливая семья воссоединяется после долгой разлуки, и все плачут? Не получится!... Восемнадцать лет ты измывался надо мной, держал в клетке, превратил в черт-те кого, я чуть не подох из-за тебя... а потом ты сбежал прохлаждаться сюда, к мамуле, которая все эти годы даже не озаботилась посмотреть на меня и вмешаться в твои хреновы опыты...
— Джек! Замолчи!
— А теперь ты затыкаешь мне рот...
— Она чуть не погибла! — крикнул отец, и я замолчала. — Только здесь Дороти могла спастись. Неужели непонятно?
— А где мы сейчас? — спросил Том. — На том свете?
— И да, и нет, — сказал отец. — Это место называют «Акаши», как и его обитателей. Хотя было и много других имен — Эдем, Олимп, Валгалла...
— Охренеть, куда нас занесло!
— Что ж, — вздохнул отец. — Попробую растолковать вам, ребятки, что к чему. Хоть я и сам, честно говоря, подумываю иногда, не съехал ли я с катушек. Итак... С некоторой точки зрения все, что есть в мире — иллюзия.
— Угу, — кивнул Том.
— Но иллюзия — это не хаос. Это система, выстроенная по каким-то законам. Им подчиняется даже бред сумасшедшего. Проще всего ее понять на примере писателя или поэта. Его произведения — иллюзия, выстроенная по своим законам, и он — ее бог. Он может как угодно менять ее, но другие люди — читатели, зрители, слушатели — не могут: она слушается только своего создателя. Или создателей, если их много.
— Так, — снова кивнул Том.
— А теперь,