когда увидел его. Думал, они все сгинули. А тут на тебе — матерый такой, синий... Сразу узнал меня, гад. И напомнил: тринадцатый вагон, тринадцатое место. Под двойным числом 13 он в полной безопасности, а я, наоборот, в полной его власти. Пришлось мне смотаться из твоего купе. Думал, перехвачу на выходе, — но нет, ушел, паразит. И тебя увел с собой. Видно, он из тех, что невидимыми умеют быть. Сколько же я тебя искал, Василиса Прекрасная!... Слава Богу, не успел он твою душу выжрать. Видно, племя у тебя особенное, кровь непростая...
— Откуда ты знаешь, что меня зовут Василисой? — спросила Лиля.
— «Лиля» — это ведь уменьшительное не от «Лилия», правда? Василиса, Лиса, Лиля... Я тебя сразу узнал, еще в поезде. Баба Лена ничего тебе не рассказывала?
— Нет. Почти... Только заговоры всякие, да слова...
— Что ж ты не воспользовалась-то?
— Я даже не запоминала ничего. Думала, это просто суеверия, фольклор такой. Смеялась над ней... А что она должна была мне рассказывать?
— Как что?... Ну надо ж так: Царевна-Лягушка не знала, что она царевна! Знала только, что лягушка. Эх ты!... Ну ладно. Хорошо все, что хорошо кончается. Вытерпели бы мы с тобой годик с тех пор, как я тебя увидел — он бы вообще ничего не смог бы нам сделать. А так — спалил я твою шкурку лягушечью...
— Что?
— А то. Сказка ложь, да в ней намек. Хорошо, что у меня фотик всегда под рукой... Обычным вурдулака не возьмешь, его ведь ни нарисовать, ни снять нельзя. Нужен непростой, заговоренный... Эх, да где Иван Царевич не пропадал!
— Иван Царевич?..
Ваня обнял Лилю, смотревшую стеклянными глазами прямо перед собой.
— Я знаю: это надо переварить, — сказал он. — Прежняя версия была куда проще... Ты видела, какой ты стала теперь?
— Какой? — хрипло спросила Лиля.
— А ну-ка подойди к зеркалу...
Увидев себя, Лиля вскрикнула.
Из зазеркалья на нее смотрела бледная девушка с совершенно седыми волосами. Рыжими остались только брови и веснушки, а вся голова стала бело-серебристой, как облако.
— Платина куда драгоценней золота, — сказал Ваня, обнимая ее.