чтобы кто-то знал.
— Маш, он должен понести ответственность, надо рассказать!
— Про вас же не рассказала, — с ноткой обиды бросила ему через плечо.
Герман резко замолчал. Она права. Почему он надеялся, что поцелуи с ним она оставит в секрете, а нападения собственного парня придаст огласке? Хотел, манипулируя ей, устранить соперника? Стало тошно. Его последний рабочий день, а он, как последнее чмо, все еще вожделеет к ученице.
— У вас есть степлер? — спрашивает Маша, — можно не пожалуйста?
Достает из ящика, протягивает ей. Она, все также отвернувшись, тщетно пытается соединить края разорванного платья, чертыхается, но упрямо продолжает щелкать, пока не вскрикивает, дергается и засовывает большой палец в рот. Как ребенок, право слово... Хотя, ребенок и есть.
— Проколола палец? Покажи, — достает аптечку с полки, пластырь, рассматривает влажный от ее слюны пальчик с двумя тонкими отверстиями, сочащимися кровью. Хорошо, вовремя очнулась, скрепку к коже не прибила.
Заклеив ранку, требовательно поворачивает к себе.
— Давай я этим займусь.
Девушка не возражает, но глаза ее расширены и блестят. Черт его знает, наверное, не отошла от шока. Разряженного света от лампы не хватает, ничего не видно.
— Сядь на стол, поближе к свету, — просит он, направляя лампу на ее декольте. Через мгновение понимает, насколько идиотская это была идея. Она вся дрожит, лихорадочно смотрит на него, словно вот-вот в обморок грохнется. А он осознает, что стоит между ее широко расставленных голых коленок, с руками на ее полной груди. Отскакивает как от прокаженной, в ужасе глядя на свои руки. Осмелившись поднять на нее взгляд, видит, что болотные глаза снова наполняются слезами, губы искривляются от обиды и нанесенного оскорбления.
— Машенька, маленькая, не плачь, пожалуйста, — кидается к ней, обнимая за поникшие плечики, прижимает к груди, чувствуя себя последним олухом — девочка и так настрадалась, так тут еще он со своими едва подавляемыми желаниями.
— Ох, Герман Сергеевич, — безутешно протягивает девушка. — Пустите меня, я пойду, не надо меня провожать, — просит Маша не в силах выдержать его пренебрежения. Юрка ее по крайней мере любит, а этот боится даже в глаза посмотреть.
Этот ее гордый протест, вздернутый носик, поблескивающие от едва скрываемой тоски глаза создают совсем не тот эффект, что она рассчитывала.
— Машенька, моя прекрасная девочка, — шепчет мужчина, понимая, что только что проиграл этот бой полностью и бесповоротно. Смотрит на нее горящими от желания глазами, не отпуская взгляда, протягивает руку и защелкивает дверь на замок. Девушка наблюдает, как загипнотизированная, шумно вдыхает носом, не веря тому, что происходит.
— Тшшшш, моя маленькая, не бойся, — шепчет он, снова становясь между ее бедер, привлекает к себе, целует лоб, закатившиеся от восторга и предвкушения глаза, расстегивает заколку, позволяя длинным, русым волосам окутать ее плечи.
— Боже, какое ты чудо создал, — с придыханием, любуясь ее порозовевшими щеками, приоткрытыми губками, шепчет он, двумя ладонями зарывшись в ее локоны, поглаживая затылок, шейку, откидывая голову назад, готовя к поцелуям.
Когда он наконец накрывает ее губы своими,