Любовь и дворянство

и музыка божественная. И парень твой бледнеет при виде завкафедры экономики. Его-то можно понять — застукали с поличным. Но она-то, она-то чего нервничает? Только Серый руку сунул под сиську девичью, только другой прощупал пульс ягодичный, как кикимора и нарисовалась:

— А что это вы тут делаете, Сергей Александрович? — глазами блещет, губами брызжет. Яд из неё течёт, как помойная жижа.

— Да вот встретил студентку нашу случайно, оказывается места у нас рядом. Представляете?

— Представляю. Конечно. Такие совпадения нынче сплошь и рядом. Как поживаете, Жанна? Ваша фамилия, случайно, не Агузарова? А то нынче столько совпадений в последнее время.

— Нет, не Агузарова. Я — Летчинова, стюардессина я, лётчица.

— А-а-а. Лётчица-налётчица. Молодые нынче нетерпеливые, всё им любовь подавай. А учиться когда?

— Учиться невтерпёж.

— А замуж?

— Замуж уж.

— Как, уже?

— Да, знакомьтесь. Мой будущий муж.

Тут Алла Владимировна потеряла на неопределённое время дар речи. Молодая протеже сверкнула колечком, прищёлкнула язычком — «как я вас?», цокнула каблучком и поскакала в туалет оросить золотым дождичком белый трон.

— Наш пострел везде поспел! — Алла Владимировна с уважением дивится новоявленному Дон Жуану.

— Бабы сами прыгают на меня, как вши.

— Бедненький.

— У нас любовь.

— А у нас?

— Дворянство.

— Ах, дворянство! Ну-ну. Ну что ж, уважаемый Серёженька Александрович. Жду вас на личный приём у себя в кабинете уже завтра утром. Резину не забудьте. И подмойтесь после лимиты.

— Я сам лимита. Нечего нас оскорблять.

— Да я не оскорбляю, мало ли. С кем она спит.

— Она невинница!

— Ха-ха-ха. Молодо-зелено. Серёженька, не ведись на лапшу кукловодную. Весталок нынче пруд-пруди, позашивают себе пИзды и рвут на радость свадебную.

— Как?

— А вот так. Плёночка та в два счёта подшивается. Хочешь, я себе тожу ушью?

— Ваше ведро?

— А что ты думаешь, не получится?

— Вы себе рот лучше ушейте, чтобы не болтать глупостей.

— Обижаешься.

— Нет.

— Вижу, любишь её. Правильно, Серёженька. Люби её. А трахай меня. Её люби любовью платонической, а меня ебической.

— Хитрая вы.

— До завтра, Серёжа! Резину, резину не забудь!

И пошла лиса хитрая вилять задом выхоленным по кулуарам театральным. Поселила, закопала она зерно раздорное в душу юную, фетишистскую. Пригорюнился Серёжа, задумался. Уж и в самом деле нет ли подвоха цыганского в целке девичьей, нерастраченной?

Приплыла к нему Жанна, спросила:

— От чего ты печален так, молодец?

— Больно резво ты член мой сосала давеча. Не была ль у тебя связь интимная?

— Что ты, что ты. Окстись, Серёженька. Я ль к тебе не прибилась невинная.

— Нецелованная?

— И нетраханная.

— Ну а если узнаю, что врёшь ты мне?

— Не сносить мне головушки рыженькой.

— Все вы рыжие да бесстыжие.

— Так то рыжие да бесстыжие. А мои корни все чёрные.

— Точно чёрные! Покручённые.

Вспомнил Серый тут Жаннину писю небритую, волосами чёрными поросшую. Успокоился да расслабился.

Тётя Алла была баба умная, не сказать, что совсем уж недобрая. «Побесятся, переженятся, перелюбятся, перемирятся, а потом седина да и бес в ребро. Надо ухо держать в общем мне 

---

Фетиш, Пожилые, Юмористические

---

Вернуться назад