Развеянный свет. Часть 4

в увесистый элипс. Рядом в отделениях несколько тюбиков с любрикантами, пара странного вида не то шприцов, не то спринцовок.

‒ Это, чтобы проще смазать анус внутри, — объясняет Герман, пока Маша несмело водит по игрушкам пальчиками.

‒ И мы... и я... все это надо использовать? ‒ смущенно спрашивает девушка.

‒ Нет, не сразу, ‒ успокаивает мужчина. ‒ Мы сегодня попробуем самую маленькую. Через время, когда ты привыкнешь и к большой, можно попробовать с проникновением.

‒ Тебя? Твоего члена? ‒ уточняет, боясь, что он отступится, передумает.

‒ Именно так. Трахну тебя в попку.

Маша краснеет, но больше от возбуждения, чем от стыда, даже через брюки он чувствует горячую влагу, выделяющуюся у нее между ног.

‒ На мой день рождения, ладно?

‒ Ладно, ‒ легко соглашается. Мда, ждет не дождется, когда сможет без зазрения совести трахать совершеннолетнюю.

Машка слишком увлеклась разворачивающимися перед ней перспективами, что забылась, на каком пикантном моменте они остановились. Герман неторопливо поглаживает обнаженную кожу спины, легонько стискивает мягкие ягодицы — низ у нее немного тяжеловат по сравнению с хрупким верхом, но попка от этого кажется еще более соблазнительной.

‒ Ой, мне надо в ванную, ‒ спохватывается девушка, густо покраснев, тревожась о земных моментах, которые в своем восторге чуть не упустила.

‒ Беги, ‒ со снисходительной улыбкой отпускает ее возлюбленный. — Только белье одень потом обратно! ‒ просит в догонку.

Встает, выключает свет, раздвигает занавески, впуская в комнату зарождающийся лунный свет. Не спеша раздевается догола. Внутри мерная, тягучая медлительность. Возбуждение его почти достигло пика, но не сносит крышу, не рвется наружу голодным зверем, требуя сиюминутного удовлетворения. Хочется любить ее всю ночь напролет, не кончая, ходить по острию ножа, наслаждаясь этим ярким, болезненным чувством, ставшим для него смыслом бытия, симфонией его жизни — желание не только целиком владеть, но и отдаваться без остатка любимой женщине.

Мысль эта не стала для него новостью. К этому все шло. Он влюбился в нее как мальчишка. Совсем не так, как любил жену когда-то — спокойно и глубоко, Машу он любил яростно, трепетно, бескомпромиссно, пребывая в постоянном страхе потерять ее, разрываясь между долгом не лишать ее свободы и желанием навсегда лишить, привязав к себе окончательно и бесповоротно.

‒ Я готова, ‒ Маша стоит в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу, подрагивающая от возбуждения и робости. Волосы она расчесала и они теперь колышутся поблескивающим в темноте водопадом.

Герман протягивает руку на встречу в молчаливом призыве. Она идет, влекомая огнем его глаз, словно мотылек, не способный сопротивляться свету. Долго, упоительно долго ласкает ее — руками, губами, зубами, языком, лелея каждую клеточку отзывчивого девичьего тела. Он знает, что она готова была его принять и без прелюдии, была мокрой уже давно, но не хочется пока давать ей возможности соскочить с крючка, чтобы она подольше оставалась на вершине, разделяя болезненное, безумное томление вместе с ним.

Лаская ее внизу, больше не противится импульсу приласкать и ее другую дырочку. Начинает с легких касаний, чтобы