Развеянный свет. Часть 4

не так! Ты же знаешь! Я люблю тебя... я боялась, что ты меня не любишь...

‒ А! Так вот значит, с чего сегодня такая откровенность! А ты, оказывается, не только маленькая, избалованная сучка, но еще и жадная! Тебе не только ключ, тебе и сердце выдай на блюдечке с голубой каемочкой!

Маша зажала уши ладонями не в силах больше выслушивать его горькие, жестокие слова. Тем более, что те были слишком недалеки от правды. Как он не старался говорить безразлично, эмоции так и кипели, прорываясь на поверхность. Она видела, что ему больно. Но почему он не хочет увидеть, как больно ей вариться в собственных сомнениях, не хочет посмотреть на все ее глазами?

Стирает слезы с лица, глубоко вздыхает, чтобы успокоиться.

‒ Я никуда не поеду. Откажусь. Ты для меня важнее, ‒ заявляет девушка.

Герман, с угрозой нависший над ней, резко отступает, словно она врезала ему кулаком в живот со всей силы.

‒ Мне не нужны такие жертвы от тебя, Маша, ‒ убегает от ее ищущего взгляда, глядя в догорающий огонь камина.

‒ Герман, зачем ты все так поворачиваешь? ‒ почти кричит девушка, силясь до него достучаться. ‒ Я надеялась, мы поговорим, обсудим. Ведь это наше общее будущее? Я не могу решить без тебя.

‒ Тут нечего обсуждать, ‒ приседает перед каминной решеткой, поправляя угли — снова спокойный и сосредоточенный, будто и не замечая ее терзаний. ‒ Ты ведь уже все решила, не так ли?

‒ Но ведь ты бы мог поехать со мной! ‒ восклицает девушка, высказывая свое самое заветное желание, Подбегает к мужчине, садится перед ним на колени, тянет за руки, всматривается в нахмуренное, в миг постаревшее лицо.

‒ Пожалуйста. Я не смогу без тебя. Поедем со мной! — слезы серебристыми бусинками катятся из глаз, лицо, преклоненная поза полны безумной нужды и надежды.

‒ Даже будь это возможно, Маша, я никогда не уеду от Марка, ‒ отрезает он, холодно глядя на нее, — ты должна было это знать.

Маша, слишком пораженная прозвучавшим обвинением, выскакивает из комнаты и бежит наверх в их спальню, что больше не станет безмолвной свидетельницей их любви и страсти. Не раздеваясь, бросается в постель и долго, безнадежно рыдает, оплакивая крушение всех своих детских мечтаний. День рождения только наступил, она теперь формально взрослая, но если с этим приходят и такие муки, стоило ли к этому так стремиться?

Внизу Герман сидит перед черным, потухшим камином, вспоминает ее загоревшиеся счастьем глаза, когда признался в том, что тоже любит ее, а в пальцах крутит коробочку с обручальным колечком, что уже никогда ей не подарит.