Хейстак Вилледж. Глава 4: Женщина массового поражения. Часть 5

те же доводы, которые когда-то приводила мама, и отказывалась с ними соглашаться. Она не хотела, чтобы нормы морали, установленные обществом, мешали ей жить, диктовали, кого она может любить, а кого нет. Она спрашивала, что зазорного в любви к человеку, который сделал для нее больше, чем кто-либо другой, чем весь остальной мир в целом, который всегда будет рядом, чтобы заботиться и поддерживать. Она плакала, кричала, срывала голос до хрипа, от отчаянья падала ему в ноги и умоляла не отталкивать ее, пыталась целовать сапоги. Это была поистине ужасная истерика, достигшая невиданных доныне высот. И хотя у Гарольда мучительно скребло на душе при виде искренне страдающей дочурки, он был непреклонен. То, чего она хотела, было недопустимо. И дело было не только и не столько в морально-правовом аспекте. Он просто не мог воспринимать ее иначе, чем как кроху, которую улыбающаяся акушерка бережно вложила в его немного трясущиеся от радостного волнения руки. Кроху, которая, хоть и превратилась в симпатичную женщинку, даже через двадцать лет останется для него его маленькой девочкой, его «Крошкой Джейни».

В какой-то момент, видя, что истерический припадок зашел так далеко, что дочь перестала как-либо реагировать на его слова, Гарольд не придумал ничего лучше, чем отпустить ей несильную пощечину. Это был первый раз в жизни, когда он поднял на нее руку — раньше ни разу не возникала потребность. Отзвук этого шлепка повис в наступившей тишине: Джейн мгновенно сникла. Словно марионетка, у которой в один момент обрубили все ниточки. В ее глазах вдруг отразилась апатия, расфокусированный взгляд устремился куда-то перед собой. Мужчине даже стало немного не по себе, появилось сомнение, не хватил ли он лишку. Но только он хотел спросить, все ли в порядке, Джейн поднялась с пола и ушла в свою спальню. Все ее движения были какими-то рассеянными, сомнамбулическими. Она не промолвила ни слова. Равно как и он.

В тот день дверь в ее комнату больше ни разу не отворялась.

Проснувшись на следующее утро, Гарольд не обнаружил на столе привычного завтрака (Джейн всегда просыпалась ни свет ни заря, чтобы успеть его приготовить). И нахмурился. Нет, он, разумеется, понимал, что Джейн после вчерашнего должна быть на него в ужасной обиде. Но ведь это означало, что она и сама голодает. Решив, что даст ей время до обеда, он перекусил наскоро и пошел заниматься домашним хозяйством. Рутинная работа шла из рук вон плохо, так как мысли мужчины были заняты совершенно другим. А время... Время тянулось медленно. Очень медленно.

Пробил полдень, а Джейн так и не появилась. У Гарольда вдруг появилось плохое, очень плохое предчувствие. Мозг подкидывал на редкость гнетущие догадки. Не в силах больше терпеть эту неопределенность, он пришел к ее комнате и постучал. Ответа не проследовало. Ни на стук, ни на последующие вопросы. Уже начиная злиться (не зная только, на нее или на себя), Гарольд открыл оказавшуюся незапертой дверь и