пользовался благами цивилизации, которые в его захолустье отсутствовали. И не столько из экономии, сколько из-за медленно рождающегося в нем отвращения к этому городу, из которого хотелось убраться при первой же возможности. Поэтому все свободное от работы и сна время он уделял своему ребенку.
Тот день начинался, как и уйма предшествующих ему. Гарольд проснулся ближе к вечеру, покормил Джейн, поужинал сам и поспешил на фабрику. Не успел он приступить к работе, как его вызвал на разговор начальник цеха. У него было плохое предчувствие, хоть и без какой-либо причины. Но все оказалось гораздо неожиданней. В хорошем смысле. Начальник заявил, что до него Бог знает как дошел слух о ситуации Гарольда, начиная с недуга девочки и кончая отчаянным стремлением наскрести на обратную дорогу. Как выяснилось, у него тоже была дочь, и однажды во время конной прогулки она неудачно упала с лошади и впала в такое же состояние между жизнью и смертью. Поэтому ему была знакома эта отцовская боль. Когда Гарольду вручили его зарплату и «небольшую премию за старание», тот аж расчувствовался. Все-таки в этом городе были добрые люди. Напоследок начальник пожелал счастливого пути, скорейшего выздоровления для «Крошки Джейни», а также подарил своему уже бывшему подчиненному револьвер. Самый обычный Кольт, которые в огромных количествах штамповала их фабрика, и тысячи которых ходили по необъятным просторам Америки. И хоть счастливый мужчина и был пацифистом, отказываться от оружия было уже неудобно. Он лишь благодарил и благодарил, от всего сердца.
Успело стемнеть. Улицы редели, те, кто были не дома, почти гарантировано торчали в повсеместных салунах. Слышимый отовсюду гомон, сплетенный из сотен голосов, напоминал рокот моря. Гарольд шел домой не спеша, в на редкость приподнятом настроении, насвистывая мелодию одной старой детской песенки, которую когда-то давно Мария заучивала вместе с Джейн. Почему бы и нет, причины-то были. Помимо того, что он получил сумму денег, на какую не мог даже рассчитывать, его грела мысль, что нужный им поезд, ездящий не чаще раза в неделю, отбывает завтра с утра. И они наконец оправятся домой. Ему даже захотелось зайти в какой-нибудь салун и самому пропустить стаканчик-другой, отметить это событие. Но это дело такое — за двумя пойдет третий, четвертый, и все это, скорее всего, закончится крайне неприятно. Не стоило искушать судьбу.
В дом он заходил осторожно, стараясь не производить лишнего шума. Время было позднее, и парень, сын хозяйки, уже должен был спать. Чего уж говорить про вторую обитательницу. Тем страннее было вместо ожидаемой тишины услышать чьи-то голоса. Один принадлежал тому самому парню, второй — взрослому мужчине. Гарольд напрягся: в доме, в такое время, был посторонний. И вселяло в него наибольшее беспокойство то, что голоса раздавались сверху. С его комнаты. С их комнаты. Невероятных усилий воли ему стоило не сорваться с места и не помчаться наверх, перепрыгивая через несколько ступеней сразу. Но он хотел подкрасться поближе, чтобы не вспугнуть