с неуместными архитектурными изысками и живой изгородью по периметру вселяло надежду. Сначала пришлось долго ждать: составляющих очередь людей с видимыми и невидимыми увечьями оказалось неожиданно (опять же, на взгляд провинциала) много. Коротая время, Гарольд ностальгически перебирал пальчики на бледной холодной руке, вспоминая, как эта ладошка, еще совсем крохотная, цепко держалась за его штанину. Наконец врач их принял. Диагностирование, которое он проводил, в принципе имело мало отличий от произведенного его деревенским коллегой, разве что его движения и речь отдавали большим профессионализмом. Гарольд ждал, взволнованно наблюдая за его выражением лица, силясь увидеть на нем хоть намек на понимание проблемы. В итоге никакого конкретного диагноза медик не поставил, зато ухитрился расписать курс лечения. А потом поведал посетителю, во сколько ему будет все это обходиться. И тому стало дурно. Да, столица ощутимо била по карману провинциальному фермеру.
Так начались регулярные походы в больницу. Иногда приходилось посещать несколько дней кряду, в другой раз следующий прием назначали через полнедели. Дважды Джейн оставляли в медучреждении под наблюдением врачей, и те ночи становились для Гарольда бессонными. На всевозможные лекарства, которыми ее постоянно пичкали (как ему казалось, наобум), деньги улетали с прямо-таки головокружительной скоростью. Разумеется, мужчина расставался с ними, не задумываясь, не жалея. Он отдал бы и вдесятеро большую сумму, если бы это помогло. Но чем дальше заходили эти бессмысленные и безрезультатные процедуры, тем больше он, вслушиваясь в уже откровенно бредовые предположения и гипотезы докторов, укреплялся во мнении, что его разводят как последнего простофилю, норовя выкачать из него все, что успеют. Так больше не могло продолжаться. В конце концов, когда ты лечишь пациента, сам не зная от чего, можно сделать только хуже. Так прекратились регулярные походы в больницу.
Выходило, что приезд в столицу был абсолютно напрасен. Они не получили никакой помощи, состояние Джейн не улучшилось ни на йоту. Более того, у Гарольда практически закончились деньги. Сбережения, копимые годами, плюс то, что он сумел назанимать у знакомых, растаяли, как снег под солнцем. Теперь они не могли даже уехать домой. Мужчина кинулся искать работу. Ему было все равно какую, он был готов браться за любые, даже самые сомнительные варианты. И по иронии судьбы, единственным местом, куда его, убежденного пацифиста, согласились принять, была оружейная фабрика. Нашлась работенка в цеху по производству деталей, правда, в ночную смену. Но на безрыбье, как известно, и рак рыба. Гарольд со свойственным ему трудолюбием влился в процесс, выкладывался на полную, не жалея себя. И довольно-таки неплохо справлялся. Утром, возвращаясь в свое временное обиталище, изнуренный морально и физически, он первым делом ухаживал за дочкой: кормил, поил, а если еще оставались силы, купал. Девочка все больше походила на алебастровую скульптуру какого-нибудь античного ваятеля. Единственная в комнате одноместная кровать была отведена ей, отец же довольствовался сном в жестком изъеденном молью кресле. Он не ходил на прогулки, не посещал увеселительных заведений, вообще не