Сила искусства

Нине Георгиевне не спалось. Причиной тому было необычное поведение мужа.

Он и раньше старался во время интимных общений вытянуть из неё какие-то грубости, относящиеся к занятию любовью.

Началось это, примерно, полгода назад, с незначительных намёков на грубый фольклор, и просьб: «быть раскрепощенной», «помогать воображениями», «называть части тела своими словами»...

Коренной горожанке и москвичке эти матерные существительные и глаголы были, конечно, известны. Но одно дело их слышать со стороны, а другое, произносить вслух в постели с любимым человеком. И Нина Георгиевна сопротивлялась просьба супруга, как могла. Отнекивалась. Просила не заставлять «говорить такое».

Но трудно отказывать любимому мужчине в такой «малости» и вот один раз, она, через «не хочу», выполнила его просьбу.

С тех пор и повелось.

Поляков уже не просил, а требовал киску называть пиздой, фаллос — хуем, а совокупление — еблей. И, слыша это из уст жены, ебал её без устали.

Да и сама, Бестужева чувствовала, что завелась. Подмахивала и стонала под напором мужа неистово, словно вновь наступил их медовый месяц...

Утром ей было стыдно смотреть мужу в глаза. Словно накануне она делала непристойное...

Потом Поляков начал фантазировать. Придумал, что все балерины перед выходом на сцену делают мужчинам-танцорам раскрепощающий минет.

Сначала было непривычно слышать, как она, якобы, сосала чужой член. И не один. Потом свыклась и терпеливо подыгрывала вопросам мужа на эту тему, понимая, что помогает мужу достигать нужной для полового акта эрекции.

Однако, сегодня, он требовал «играть» по-новому. Начал «укладывать» жену под другого мужчину, утверждая, что тот ебал её на самом деле. И получал от этой своей необычной фантазии энергию и удовольствие...

У Нины Георгиевны осталось ощущение, что муж сам толкал её на измену. И с кем? С Большаковым!

Такого в их постельных сценах ещё не случалось. И она (какой стыд!), не удержалась и потекла как «раздроченная сучка».

Именно так определила своё состояние Бестужева, вспоминая сладкие судороги от невероятно сильного оргазма и смутное видение того, кому муж её уговаривал отдаться...

Прислушиваясь к своим ощущениям, жена подполковника не обнаружила никакой паники, но тягостное удивление присутствовало. Такого груза ответственности за свою семью на неё ещё не взваливали. А уж коли рассказывают об измене, значит, собираются взвалить... И от этого восприятия «возможного» жене Полякова не спалось.

Сквозь неплотно сдвинутые шторы она видела тёмное небо, но на востоке уже виднелась, едва заметная полоска цвета осенней листвы. Это начинался рассвет...

Она поглядела на спящего рядом мужа. Сумерки ночи скрывали черты его лица, Но Нина Георгиевна и так помнила, сколь оно прекрасно, когда спокойно и не тронуто эмоциями проблем, не искажено судорогами страсти...

Надо было вставать, приготовить супругу завтрак.

Стараясь не разбудить, осторожно опустила обе ноги на пол, на ощупь нашла домашние тапочки и тихо поднялась.

У окна задержалась.

Гонимые ветром, быстро двигающиеся облака, окрашенные в малиновый цвет невидимого солнца, выглядели агрессивно...

...

На душе Нины Павловны было мерзко и пусто.

— Это неправильно, — сказала она. — Так не должно быть.

— А мне понравилось!... — ухмыльнулся Поляков, гоняя по безупречным зубам обильно выдавленным