Сила искусства

«Тиоиндиго» даёт холодный оттенок, близкий к тёмно-синей гамме. Вполне приемлемый цвет для официального портрета министра обороны Советского Союза.

Прикинув, конечный результат колера, Большаков остановился на ней.

И не ошибся. По расцветке портрет получился солидный и красивый.

Моложавый маршал в полевом кителе и полевой фуражке воззирал поверх предполагаемого строя строгим взглядом военачальника. Крупные черты волевого лица одушевляли очки в роговой оправе, сквозь стёкла которых взгляд слегка прищуренных глаз смотрел требовательно и по-отечески внимательно.

Погоны с маршальскими звёздами и накладным гербом, дубовые ветви на воротнике кителя, флажок члена Верховного Совета СССР на отвороте лацкана, говорили о государственности мужа. А две Звезды Героя и двенадцать рядов орденских планок, подтверждали проявленную им отвагу при выполнении воинского долга по защите Отечества...

— Таки получилось! — то ли с удивлением, то ли с восхищением сказал старший лейтенант, принимая от Большакова законченную работу. — Показать начальству надо. Не перепачкаюсь в краске-то?

— Неа, — заверил Большаков. — Краска без растворителей, хорошо впиталась и теперь её ни солнцем, ни водой, ни руками не размазать...

...

После ужина Большакова вызвали «на ковёр» к самому начальнику политотдела армии генералу Репину!

В бараке, где располагался временный штаб полигона, солдату приказали ждать.

Он присел на краешек стула и слушал, как громогласный голос генерал-майора распекает кого-то из подчинённых.

Наконец офицер-адъютант показал на неплотно прикрытую дверь.

Не без робости рядовой Большаков вошёл в указанную комнату и доложил о своём прибытии.

В просторном помещении вдоль длинного стола сидело, по меньшей мере, два десятка офицеров: званиями от майора и выше. За дальним краем стола восседал сам генерал-майор Репин — крупный рыжеволосый мужик вольный наказать или помиловать каждого, кто присутствовал на заседании. В воздухе ещё стоял наэлектризованный воздух недавнего нагоняя.

На веснушчатом лице самого генерала было нешуточное раздражение, да что там — злость!

Визит рядового солдата в такую гремучую смесь из начальников был равносилен прыжку в развёрзнутый кратер действующего вулкана.

Все лица, присутствующих за столом офицеров, повернулись в строну явившегося. И все они были осуждающе суровы, словно вопрошали: «Да как ты, посмел сюда явиться, салага?!...»

— Что? Кто? Зачем? — спросил генерал. И, видимо вспомнив, неожиданно для всех, сменил интонацию голоса. — Большаков? Это ты портрет Андрея Анатольевича нарисовал?

— Так точно, я! — отважно ответил Большаков.

— Инициатива тоже твоя?

— Так точно!

— Хорошо сделал, молодец! Вручим его, как подарок, министру от штаба нашей армии...

— Служу Советскому Союзу! — как полагалось, зыкнул солдат.

— Чем же тебя за эту работу поощрить, рядовой Большаков?... Хочешь, отпечатаем авторское свидетельство? С моей подписью и печатью штаба армии?..

Лица, повернутые в сторону Большакова, благожелательно улыбались: «Соглашайся, счастливчик, пока предлагают...»

«Проси отпуск на родину», — подсказал Большакову «Борис». Две другие ипостаси были за этот же вариант.

— Благодарю за свидетельство! — сказал Большаков. — Но солдату, самая лучшая награда — краткосрочный отпуск на родину...

Доброжелательные улыбки сидящих за столом, сменило осуждающее выражение: «Каков наглец! Ещё смеет, что-то требовать!»

— Хорошо, — сказал генерал. — С какого месяца в Армии?

— С начала ноября, товарищ генерал-майор.

Репин что-то в уме прикинул и удовлетворенно кивнул:

— К лету