Сила искусства

на крестовины, и готовился облачить «листвой» из кусков маскировочной сетки, которые лежали у основания «куста» в ожидании своей очереди...

Нина Георгиевна присела на стул, предназначенный для отдыха художника, и осмотрелась.

Всё говорило ей, что помещение «осиротело» внезапно.

Перед ней стояло два табурета, служившими «журнальными» столиками для кистей и красок в тюбиках. На полу, у ножек стула «теснились» различные банки с разведённым акриловым. Рядом — открытая канистра с водой, которую, если не добавить в приготовленный колер, то он, наверняка, пересохнет...

Чуть в стороне от табуретов — тумбочка с электрочайником, открытой коробочкой заварки, надорванной упаковкой рафинированного сахара. Алюминиевая кружка, с выглядывающей из неё чайной ложкой, дополняла эту нехитрую композицию солдатского натюрморта.

На гимнастических матах лежали: сложенное в несколько раз одеяло и взбитая подушка.

«Спит и работает, как обещал, здесь же... «— подумала Нина Георгиевна с некоторой теплотой, сменившейся неподдельной грустью — ближайшая репетиция не в танцевальном зале, а на сцене, рядом с готовой декорацией, откладывалась, как минимум, на две недели...

Она встала, долила в банки с акриловой краской воды (авось, до возвращения хозяина не пересохнут), подошла к тумбочке. Посмотрела на этикетку чайной заварки: «Надо принести, что-нибудь лучшее... «И заглянула вовнутрь.

Нижняя часть тумбочки была забита тюбиками, кистями, бутылочками с растворителями, расходной ветошью. На верхней полке лежало несколько альбомов для рисования. Бестужева взяла крайний из них, быстро пролистала и, заинтересовавшись содержанием, вернулась с альбомом на стул.

На коленях Нины Георгиевны лежали рисунки, исполненные уверенной рукой мастера. Видимо, они делались начисто с предварительных эскизов, которые Бестужева видела ранее, в танцевальном классе. Но разнились с теми набросками разительно.

Теперь Бестужева видела завершение задумок художника. Карандашная графика имела объём и завершенность.

Но что приятно удивило — на всех, абсолютно на всех! рисунках была изображена изящная, красивая, танцующая, застывшая в самых выразительных балетных па балерина Бестужева. Именно такой она помнила себя на сценах столичных театров.

Несколько рисунков заставили Нину Георгиевну покраснеть. На них она танцевала обнажённой. Крепкие груди с возбуждёнными сосками, и побритый лобок были тщательно прорисованы и напоминали эротические снимки из импортного журнала для мужчин.

«Вот ведь, говнюк, как изобразил!» — не сердясь, подумала балерина. И совсем растерялась, увидев в конце альбома не только себя, а самого художника. Он был в голом виде с восставшим фаллосом, недвусмысленно направленным в сторону лица прогнувшейся перед ним «лебёдушки»!

Поза «лебёдушки» была более, чем недвусмысленна.

По нижнему краю этого безобразия аккуратным шрифтом было написано «Мы не вольны в своих желаниях... «...

...

Первым порывом Нины Георгиевны было желание вырвать рисунок (что она моментально и сделала), вторым — порвать на мелкие кусочки. Но вовремя остановилась, сообразив, что мусорить в спортзале не стоит.

Смяла плотный лист и сунула к себе в сумочку, что висело через плечо на длинном ремешке.

«Сожгу, когда приду домой!...»

Уже на репетиции, опасаясь, чтобы никто, случайно, не открыл её ридикюль, повесила эту украшенную бисером вещицу на видное место и во время занятий контролировала её неприкосновенность...

По пути домой собралась порвать и выкинуть в мусорный ящик,