но передумала: «Вдруг, кто-то найдёт и склеит...»
В квартиру вошла на вялых ногах и, почти без сил, словно на ней, только что, пахали. Такое было у Нины Георгиевны нервное состояние.
Плюхнулась на диван, прикрыла веки. Содержание альбома и его последняя страница не выходили из головы. Глянула на брошенный в кресло ридикюль. Тяжело вздохнула, поднялась и пошла, переодеваться в домашнее.
Уже в халате и тапочках взяла в руки мягкую сумочку, сдвинула шарики застёжки, вынула скомканный клубок бумаги. Положила на стол, разгладила ладонями.
Жёсткий ватман поддавался выпрямлению плохо. Стоило убрать с его краёв ладони, как бумага скукоживалась, слегка искажая изображение. И, если смотреть на то, как оно изменялось, то выходило, что губы танцовщицы прикасались в мужскому фаллосу, словно целуя...
— Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Нина Георгиевна зажмурилась и... словно увидела, как бы это могло быть на самом деле.
Скверно, когда у замужней женщины так развито воображение.
Но если рядом никого нет, когда во всей квартире ни души, а муж отсутствует так долго...
Не открывая глаз, Нина Георгиевна скользнула рукой по бортам распахнутого халата и нашла выбритый лобок. «Как он догадался, что я его брею?... «Прошлась по лобку ладошкой...
Сначала легонько, как бы проверяя его чувствительность... Потом начала тереть, что есть силы и, достигнув кульминации, сунула указательный пальчик в глубину вагины, задвигала в тёплой «пещерке» со скоростью швейной машинки...
Тихий, протяжный стон вырвался наружу из полуоткрытого рта прекрасной женщины. Розовый нежный язычок облизнул крашеные импортной помадой губы, раздвинул их как можно шире, давая возможность проникнуть между них воображаемому члену чужого мужчины, очень похожего на Большакова...
«Хочешь, что бы я отсосала у другого... Так вот, я это и сейчас и займусь, мой милый!» — успела подумать жена подполковника и, тут же, в сладких судорогах первого оргазма повалилась вдоль стола набок.
Не окажись рядом опоры, несчастная ударилась бы о пол...
Кое-как удержавшись, Бестужева, развернулась поперёк стола, сжала левой рукой вывалившуюся грудь и, стоя на полусогнутых ослабевших ногах, со всей силой своего гибкого тела задвигала пиздой навстречу невидимому под столом хую, созданному из трёх пальцев женской ладони...
Перед глазами онанирующей лежал измятый, но качественно рисунок, на котором «умирающий лебедь» тянулся губами к здоровому члену красивого парня.
«Вот возьму, и выебу его сама!» подумала внезапно Бестужева и взорвалась восторгом второй волны наслаждения...
...
На полигоне рядовой Большаков отличился тем, что в перерывах между написанием вывесок и наглядных щитов (которые он «щёлкал», как орешки), умудрился нарисовать большой портрет маршала Гречко.
Нарисовал не по своей прихоти, а в связи с возникшими обстоятельствами.
Вообще-то он потихоньку (то есть — тайком) работал над портретом балерины Бестужевой, и в казарме, где жило не менее взвода, собранных в единую бригаду художников, нашёлся человечек, посчитавший, что Большаков, вместо того, что бы разгребать общую кучу агитационного дерьма, позволяет себе тратить время на что-то личное.
Человечек «капнул» старшине полигона, тот своему начальнику. Этот начальник бывший участник войны с немцами, терпеть не мог стукачей. Но разобраться, куда расходуются краски и время